НА ГЛАВНУЮ
ЖРИ ПЕЧЕНЬЕ!
Пузо
ГРАФИНЯ, ГРАФИН И ДЕВОЧКА-СТОПОЧКА.
Дряхлая, старая и с ней гранёное. Графиня начала свой подход к графину. О, водочка, водочка. Беленькое. Запотевшие края-грани, спиртовые слёзы, прозрачное и беленькое. Беленькое.
-Вы…
-Я…
- Головка от хуя! - Графиня расхохоталась.
- Лысое!
- Жопное!
- Кривое!
- Разное!
- Гнилое!
- Дряхлое!
- Наше!
- А что Белкин? – Графиня прищурилась и заскрипела крышечкой Графина.
- Ничего. Пальцы-сосиски. Круглое. А далее «Дачное».
***
Бог за облаками и только хорошее. Доброе. Теплое. И велик. Ударение на первом слоге. Велик-тандем.
- Грибов – этот такой кучерявый и почти дачный противно так прогундосил, растягивая «и». - Грииибов. – Литератор.
- Белкин. Поэт. Больной.
- Хорошо!
И Белкин с Грибовым покатили. Велик-тандем. Солнечное хорошее. Лунное класса «месяц неспизженный» (поклон Николаю Васильевичу), чорт осёдланный.
Ваня! - кричала мать Вани. Она почему-то босой ходила. Ваня тогда маленький совсем. Лет пять. Мне шесть. Он меня тогда тяпкой по голове. Правдивое. Мы ещё головастиков камнями. И они на дно. Котёнка утопил. Не хотел. Но дети жестоки. Соседка, почти слепая баба Саша всегда в чёрном ходила. И ведро на тропку выливала.
Моя бабка ругалась. «Чорт окаянный!» - это она мне. И был луг. За домом. Я спрашивал – «Бабушка, а это луг?». Она – «Да, луг». А столб электрический всегда мазутом обмазан был. Я пачкался. После опять неслось – «Чорт окаянный!». А почему котёнка в пруд? Баба Саша сказала, что он не жилец совсем. Катька, внучка её, принесла мне. Он белый был. Я его и забросил. Он сначала в крапиве застрял. Я пошёл туда, достал его. И снова забросил. Ребёнок маленький – далеко не швырну. Он к берегу пригрёб. А я его дальше. В пруд. Дети жестоки. Он мне снится. Белый. Маленький. Здесь juana molina.
***
- Вон она, дорога! Гравий в прошлом году и здесь и там! Чтоб хорошо было!
И кланяется. Кланяется искренне. Не из подхалимства или какой выгоды. Просто кланяться ему приятно. Хорошее потому что это для него дело. Честное. «hooverphonic». Хоть и дурень. Дурнее дурного. Но не блаженный. И кланяется. У него дачное. И сам он дачное. Белкин и Грибов смотрят на него никак.
- Грибов, - снова Белкину протягивается рука и звучит гундосое «Гриибов». Литератор.
- Белкин. Поэт. Больной.
***
- А где девочка-стопочка (здесь lunaris)? - Где?
- Иду-качусь, гранёным шевелю! - Девочка-стопочка, шевеля гранёным, услужливо к графине.
- Слеза к слезе слезою не того. У меня слезливое.
- Это старческое, - девочка-стопочка позволила себе непочтительное.
- А если я так? – Графиня шикнула на девочку-стопочку и замахнулась графином.
- А я последняя. Из горла готова? (здесь new model army)
- Погоди. Нора Джонс. Говно, конечно, но – «Сарайз, санрайз…» - И графиня начала вальсировать с Графином хихикая и радуясь. Далее только хорошее и самое-самое…
***
Графиня, графин и девочка-стопочка заняты своим. Вечным. Я с ними. (с)Пузо
Пузо
ХОРОШЕЕ.
И лежу я на поляне меж берёз. А вместо сока из надрезов в коре водка. По капельке. Хорошо мне, Господи, хорошо-то как! И ангелы надо мною хороводы водят. И тоже хмельные немного. И песни поют. Заместо грибов вокруг меня стаканы из земли лезут и охуенно мне так лежать, видя вокруг себя сплошную радость и собирать по капельке. Вот соседка с нижнего этажа из-за куста показалась. И хоть и ведьма старая, но так хорошо мне сейчас, что даже ей готов хорошее шептать. И ведь шепчу хорошее-то. Она сама-то молчит, только пальцы скрюченные как младенец в рот засунула и приплясывает так. Пусть пляшет. А где Василиса моя? Где солнышко моё Василиса, что левой рукой махнёт, так похмелье разгонит, а если правой, то сушняка как не бывало. Где? Вот моё солнышко! Идёт. Василиса моя Беспохмельная, радость моя. Хорошее. (с)Пузо.
Пузо
ТРАМВАЙНЫЙ ДОМ.
Пох и Нах сказали «вах!».
«Ох!» - добавил после Пох.
«Ах!» - не растерялся Нах.
***
Мальчик Тон толкал Маятник. Часы большие, старые. Напольные. Дети всегда толкают маятник, совершенно спокойно управляя Временем и подгоняя Взрослых. Такое.
«Динь-динь» - дзынькнул чешский трамвай «Шкода» с красными бортами и въехал в Трамвайный Дом. Депо? Нет. Не депо. Депо – это явление одноэтажное, а Трамвайный Дом был именно домом в том понимании, в котором мы подразумеваем Дом. Этажи. Квартиры. Жизнь. Или Жызнь? Такое.
Кондукторы суетились. Конец дня. Гаечные ключи и пробки электрических счётчиков кивали Маятнику. Кивали как старые знакомые, но с опаской, будто кивок каждого будет недостаточно кивлив и случится Неприятное. Мальчика Тона они не видели. Правильно – они не люди. Такое.
- «Ты неповоротлив» - свистнул чайник утюгу.
- «А ты пуст» - пробасил утюг. Такое.
Трамвайный Дом вывешивал бельё на балконы и звенел трамваями. Трамваи огрызались и плевались кондукторами. Нет кондукторов хороших и нет кондукторов плохих. Есть кондукторы, с которыми можно договориться и с которыми нельзя. Но все они боятся Маятника. Потому что у каждого есть шея. Мальчик Тон не боялся Маятника. Он только догадывался, но Бабуля сказала – нельзя, грех страшный. И мальчик Тон больше не думал. Такое.
Маятник в очередной раз рубил голову кондуктору. Кондуктор показывал билетики, удостоверение, право на жизнь, но Маятник это только маятник. Мальчик Тон не видел кондуктора.
- Вкусно, правда? – спросила Бабуля, давая мальчику Тону печенье.
- Вкусно. – Мальчик Тон качнул Маятник. На мгновение он увидел Старуху. Но ведь Бабуля и Старуха – это разные вещи, правда? Опять таки, грех страшный… Такое.
Велосипедный звонок играл в догонялки с трамвайным колесом. Дети.
Трамвайный Дом готовил еду. Звонки, грохот колёс о рельсы. Месяц май. Мальчик Тон ест. Бабуля. Такое…
Трамвайного Дома больше нет, как и нет пятого маршрута. Даже вывеска «ТОРГОВЛЯ КАВКАЗСКИМИ ФРУКТАМИ КАЛАНДАДЗЕ» новая. Нет и деревянного дома на углу Лесной и Новолесной. Такое.
Пузо
СЕЛЬСКИЕ ИСТОРИИ - 4
Крот Валентин и опарыш Иван сидели на краю колодца и смотрели на гладь воды. На одном из выступов сидела жаба Ульяна и надувала щёки.
- Жаба, - сказал крот Валентин. – Жырная.
- Да, - отозвался опарыш Иван и добавил – Сука.
- Какая же она сука, если она жаба?
- Это я фигурально.
- Фигурально от слова «фига»?
- Не юродствуй, - опарыш Иван заёрзал на прогретой солнцем доске. - Считай, что это литературный приём.
- Тогда, действительно, сука.
- Хуже. Сучка.
- Ага. А ещё курица и гусыня.
- И шлюха небось последняя. И в колодце сидит. А мы из него воду пьём.
- А она наверняка после какого-нибудь головастика. Антисанитария, бля.
- Ёпт.
- Как ты думаешь, она любит группу FEELING B?
- Я думаю, она вообще не знает, что такое группа. Зато хорошо знакома с понятием «групповуха». Ты посмотри на эти жабьи глазищи, на эти жырные загребущие лапы. Комар на завтрак, на обед минет. Ебля на ужин, а потом квакать до утра. Какое, в пизду, искусство? Какие к хуям Томас Элиот и FEELING B? Один жыр и похоть.
- О как. А я думал, что кроты не способны на такие сентенции, - опарыш Иван глумливо ухмыльнулся и почесал блестевшее на солнце лысое тело.
- Заебал подъебывать. Кстати, твоя очередь идти за пивом.
- Хули за ним идти, если сельпо всё равно закрыто.
- Тогда за самогоном к Иоланте.
- Самогон на жаре могут пить только лохи и гопота. Нихуя не гламурно – опарыш Иван хитро прищурился, как самый знаменитый башкир на планете, памятник которому до сих пор стоял на площади райцентра.
- Заебал со своим гламуром. Я тут видел, как Товарищ коньяк «Московский» за милую душу и ничего. Ебало не кривил.
- Смотри, она срёт!
- Бля, совсем охуела! А мы потом ЭТО пьём!
- Вот сука! Проблядь жырная!
Крот Валентин схватил камень и швырнул им в жабу Ульяну.
- Блядь, промахнулся. Тащи второй.
Второй камень попал жабе Ульяне точно в голову. Та квакнула и шлёпнулась в воду. Затем перевернулась, показав белое брюхо, и пошла ко дну. Животным тоже свойственна немотивированная жестокость…
Пузо
ГНИЛЬ
Человек-электрод вжался ноздрями в камни и затих. Внизу галдели птичьи клювы, размахивая мешками того неизъяснимого ужаса, который вроде как пока ещё ужасом не является, но уже пугает неизвестностью. Солнечное вымя доилось жаром и надвигающейся гнилью.
Большой Пеликаний Клюв прокричал человеку-электроду – «Гниль! Я могу всё! А ты уже гниль! Ты едва родиться успел, как тут же прогнил. Труха!»
Человек-электрод увидел приближающегося к нему человека-муху, жырное сине-зелёное брюхо которого светило вторым солнцем. Заметив много всего в глазах человека-электрода, человек-муха сказал «Я умею только срать». И полетел дальше.
«Обрубок! Обрубок всего от всего!» - продолжал надрываться Большой Пеликаний Клюв.
«Лук деревянный и стрелы» - подумал человек-электрод. «А ещё рогатку со свастикой…» Но страшнее страшного всё равно не бывает. Затем наступила гниль.
Пузо
СЕЛЬСКИЕ ИСТОРИИ - 3
НАВОЗНОЕ.
Свинарь Иона бил хряка Игнатия за богомерзкое. Иона считал, что Игнатий, хоть и создание божье, но без недогляда господнего тут не обошлось. «Хвост чертячий и копытца!» - говаривал Иона, охаживая Игнатия вилами. Хряк Игнатий терпел побои вполне смиренно, ибо знал – о каком торжестве разума можно говорить в эпоху духовной деградации? «Иона глуп и несчастен» - думал хряк Игнатий и вываливал на пол свинарника кучу навоза. «Вымя гиены и хуй козлоногий!» - ругался Иона и брал лопату. Сначала бил Игнатия, потом убирал навоз. Так продолжалось много дней. Однажды Иона сильно напился и было ему видение. Будто сидит хряк Игнатий на облаке в окружении ангелов и беседует с апостолом Петром. Беседует, причём, о нём, о Ионе. Называет его деревенщиной. И душой хоть и потерявшейся, но не заблудшей. Стало быть, имеющей полную возможность оказаться в Царствие Небесном. Иона, увидев такое, ужаснулся сам себе, и, упав на колени, стал истово молиться. Вдруг ударила молния и попала Ионе в руку, оставив ожог в виде купола Храма Христа Спасителя.
На утро, проспавшись, Иона подумал, что опять ему по пьянке причудилось и что хорошо бы Игнатия сегодня как следует охавячить, но тут увидел свою руку с ожогом в виде купола. «Неужели это правда?» - в страхе подумал Иона. «Хряк Игнатий – это какой-нибудь святой, посланный мне Господом, а я его вилами по три раза на дню?»
Придя в свинарник, Иона плюхнулся на колени перед хряком Игнатием и долго просил прощения, то и дело целуя его в пятачок. Потом угостил сладкой репой. Так случилось покаяние.
ПЕЧАЛЬ.
Как-то вечером кузнец Вакула вышел покурить на крыльцо и предаться любимому занятию – смотреть на звёздное небо. «Неужели мы одиноки во Вселенной?» - подумал Вакула. «Одни, совсем одни… И больше нет никого…» Тут Вакула понял, что случилась у него по этому поводу великая печаль. Он затушил сигарету, вошёл в избу и начал бить жену Иоланту, страшно крича – «Неужели ты не понимаешь, что мы одиноки во Вселенной!!! Мы!!! Одиноки!!! О-ди-но-ки!!! Одиночество наше так велико и так страшно, что и подумать тошно!!!» Иоланта кричала и называла его разными нехорошими словами. И, в принципе, была права.
НЕХОРОШЕЕ.
Валерка-очкарик решил бабыдуниных гусей научить ругаться матом. «Гуси-гуси, га-га-га! Дуня – старая пизда!» Баба Дуня, запалив шалопая за таким непотребством, долго била его коромыслом и говорила «ублюдыш». Валерка затаил злобу…
Пузо
СЕЛЬСКИЕ ИСТОРИИ - 2
ВЫСОЦКИЙ.
Кузнецу Вакуле приснился Владимир Высоцкий. Высоцкий смотрел на Вакулу строго и молчал. Вакула проснулся и долго думал о Высоцком. Потом вышел на крыльцо покурить и, глядя на звёздное августовское небо всё пытался понять, что же такого хотел ему сказать артист. Так и не объяснив для себя поведение Высоцкого, Вакула снова запил на неделю…
СЫН.
У тракториста Ефима и доярки Зои родился сын. Вот только имя они ему никак дать не могут. И то не подходит и это не нравится. Космодамианом хотели, но потом передумали. Лавр тоже поначалу понравился, но быстро расхотели и Лавра. Архимедом думали, но тоже не приросло. Платоном назвать решили, но и Платон как-то отпал. Тогда Ефим подошёл к отрывному календарю и оторвал листок. «Декабрь. 15. Понедельник». На обороте же было написано следующее: «Эдуард. Маленький Эдуард очень любопытен. У него не по годам живой ум. На работе за ним прочно держится репутация общительного и доброжелательного человека. С Эдуардом легко общаться, он вежлив и обходителен. Эдуард влюбчив и фотогеничен. Его привлекают красивые женщины. Жене Эдуарда стойко придётся переносить сложный характер мужа, быть сговорчивой в конфликтных ситуациях. Эдуард горазд пожрать. В семье Эдуард стремится к лидерству, все финансовые расходы берёт под свой контроль. Злоупотребляет алкоголем.»
Сына назвали Эдуардом.
ГВОЗДЬ.
Однажды кузнец Вакула выковал гвоздь необыкновенной красоты. С башенками, резными оградами, чудесными насекомыми и небесными телами. После чего сделал вывод, что он не просто кузнец, а кузнец-ювелир. Показал гвоздб жене. Жена взяла гвоздь, ахнула и повела Вакулу к пруду.
- И чтоб больше ты такой хуйнёй не занимался! – и швырнула чудо-гвоздь в воду.
Вакула бил жену долго. Даже тракторист Ефим приходил с бутылкой и урезонить Вакулу пытался. Вакула бутылку выпивал, посылал тракториста Ефима на хуй и снова колошматил жену. В принципе, есть за что. Вроде как убила он в кузнеце творческое начало. Придушила, можно сказать, художника. С другой стороны, жена Вакулы Иоланта была бабой совсем неглупой. И поступок её вполне объясним. Ибо уберегла Вакулу и себя от людской зависти. А стало быть от геморроя разного рода свойства и прочих неурядиц. Засим вывод – женщины хоть и существа глупые, но не тупые. И каким то своим необычного строения мозгом понимают порой, что и как…
В конце концов, Вакуле бить жену надоело, да и жрать захотелось. После недельного запоя с трактористом Ефимом и свинарём Колуповым Вакула перестал вспоминать о гвозде, а стал думать как обычно о космосе…
ПРИВИДЕНИЯ.
Семён и Матвей Николаевич, которые были дураками, как-то ночью задумали играть в привидений и напугать всю деревню. Взяли простыни, прорезали дырок для глаз и пошли. Шли недолго. Так как нарвались на тракториста Ефима, который отпиздил их поленом, потому что решил, что это непонятно что.
Пузо
ДЕТСТВО
- Зин, покажи сисечку, - Дядя Вафлик, пожилой пейсатый еврей, пытается схватить тётю Зину за жопу. Тётя Зина шлёпает его мокрой тряпкой, которой только что вытерла стол. Мне непонятно, почему дядя Вафлик не ругается на тётю Зину, ведь тряпка, которой только что его огрели, очень нехорошо пахнет. Ещё я не понимаю, почему именно такой вонючей тряпкой надо вытирать стол. Тётя Зина добрая. Я понимаю дядю Вафлика, который иногда просит «показать сисечку». Сиськи у тёти Зины будь здоров. Я их видел. Она иногда их показывает дяде Вафлику. Дядя Вафлик тоже добрый. Он сказал мне, что мой папа космонавт Гагарин. Стало быть, отчество у меня Гагаринович. А зовут Герман. Правда, мне кажется, что когда я был в интернате, у меня было совсем другое имя. Но это в прошлом. А прошлое, пусть даже великое, ничто по сравнению с настоящим. Я не знаю, почему тётя Зина называет дядю Вафлика евреем. Видимо, еврей – это какое-то его прошлое. У меня прошлое было – дебил. Когда тётя Зина меня забирала из интерната, то ей заведующая так про меня и сказала – он дебил. Тётя Зина ничего не ответила на это, но когда мы вышли за ворота, произнесла сквозь зубы – «Вот, блядюга, никакого сострадания!». «Блядюга» - это первое, что услышал, оказавшись вне стен интерната. Слово мне понравилось. Жаль, что произнести не могу. Официально я немой. Ну, немой, так немой, не стоит разочаровывать людей.
- Ух, какая! – Дядя Вафлик попытался увернуться от тряпки. – Может, хряпнем? – и дядя Вафлик сжав руку в кулак, выставил вперёд мизинец и поднял вверх большой палец.
- Х-р-я-а-п-н-е-м, - Передразнила его тётя Зина. – А ты принёс, чтоб хряпнуть-то?
Я знаю. Знаю, что дядя Вафлик принёс. И сейчас они будут хряпать. Потом тётя Зина «покажет сисечку». Первое время они меня стеснялись. Я же тогда привыкал к новой обстановке, сидел в своём углу и смотрел на всё. Смотреть мог подолгу. Тётя Зина в такие моменты говорила – «Он же смотрит. Нельзя так». На что дядя Вафлик отвечал – «Ну и что? Что он понимает-то? Он же дебил.» Это он о моём прошлом. Тогда тётя Зина начинала бить тряпкой дядю Вафлика и орать на него - «Жид пархатый! Кто тебе сказал, что он дебил?! Та проблядь из интерната?! У неё ж между ног лопата пролазит! Пробу ставить негде! Дебил… Я тебе, козлина носатая, щас покажу дебила! Ты у меня хуй собственный во рту у себя искать будешь!!!» «Жид пархатый»- это, наверное, тоже из прошлого дяди Вафлика. Но судя по тому, как гневно при этих словах у него топорщились седые волосы из ушей, это прошлое ему не нравилось. Бывает… Почему, правда, дядя Вафлик хуй у себя во рту искать должен, а не в штанах, мне не очень понятно. Но это, видимо, оттого, что мне об этом знать не положено. Я ещё в интернате усвоил, что вещи, связанные со словами «хуй», «пизда» и «ебля» мне знать не полагается. Потому что я ешё маленький. Да я собственно, и не лезу. Совокупления тёти Зины и дяди Вафлика вещь малоинтересная и совсем не изящная. В какой-то момент я решил упростить им жизнь и после того как они «хряпнут по второй», я закрывал глаза. Типа сплю.
Трахались они всегда шумно. Нет, без криков, конечно, но с сопением изрядным. Когда я себе заведу женщину, мы будем это делать более красиво. Я не хочу сказать, что тётя Зина и дядя Вафлик грубые и необразованные люди, но мне не очень нравится как это у них происходит…
Однажды произошёл интересный случай. Дело было так – меня выпустили во двор гулять одного, что бывает нечасто, и я увидел нарисованный мелом на заборе крест. С загнутыми концами. Он был похож на паука. Придя домой, я изобразил его на бумаге и показал дяде Вафлику. Дядя Вафлик немного побледнел и стал громко ругаться на незнакомом мне языке. Потом порвал мой рисунок и долго топтал обрывки бумаги ногами. Так я познал силу графических изображений…
Тётя Зина и Дядя Вафлик уже закончили действо и вполне умиротворённые продолжают хряпать. Мои веки становятся тяжёлыми. Сплю…
Пузо
ТРЕВОЖНОЕ
Яблоки навевают на меня тоску и грусть. Вот пряники - другое дело. От них радость исходит. Сияние. И тихо так становится... Правда, я бы не стал доверять еврейским девушкам. В их ноздрях таится что-то опасное. Меня это тревожит. Нет, я не из пугливых. Но то не радующее, что исходит от их опасных ноздрей не даёт мне расслабиться. Так я и есть перестану...
Пузо
УЛИЦА САКИНА.
От автора – некоторое время назад на падонках.орг было замечено какое-то малобюджетное гонево, подписанное «Пузо». «Рассказ» назывался, кажется, «Любовь». Заявляю, что я к этому говну никакого отношения не имею. Во избежание дальнейших недоразумений сообщаю – в ближайшие лет сто пятьдесят я ничего для вышеозначенного ресурса писать не собираюсь. Соответственно, всё, что там появится под моим именем, просьба считать хуйнёй ко мне никак не относящейся. А теперь – «Улица Сакина».
***
По улице, перепрыгивая через лужи мочи, бежал Че Гевара. На нём был плащ супергероя с изображением товарища Мао и оранжевые гольфы. Навстречу Че брёл, шаркая кирзачами по выщербленному асфальту, Павка Корчагин. В новой будёновке и запонках. Пахло весной, мочой и революцией.
- Здорово, Че! – Корчагин протянул человеку в плаще руку.
- Привет, Павка! – И Че Гевара достал сигару. – Покурим?
- Покурим, конечно.
***
- А я вот Ленина потерял, - Корчагин осмотрелся по сторонам, - Вторую неделю найти не могу.
- Да, революция без Ленина это полная хуйня! – Че Гевара выпустил колечко дыма и передал сигару товарищу. Может, он в Балде?
- Может и в Балде, только попасть туда трудно. Мочой сносит.
- Эх ты, Павка, а я на что? Я же летать умею!
- Ёлки-палки, совсем забыл, ты же супергерой. Тогда полетели!
- Нет, пролететь такое расстояние я не смогу. Придётся добраться своим ходом.
Тут Павка заметил что, петляя по улице, в их сторону едет автобус мерседесного автозавода.
- Наш! 666-ой. Он как раз до Балды идёт.
Друзья вскочили на ходу в автобус. Водитель, коренастый пожилой чорт, недовольно хрюкнув, протянул руку.
- Деньги за проезд требует, - шепнул Павка на ухо Че Геваре, - Урод, бля.
Корчагин показал водителю удостоверение инвалида жизни и проследовал в салон. Че Гевара протянул запонку и сел рядом с Корчагиным.
- Ну, как сам-то? – Че полез в карман и достал вставную челюсть. – Вот, одного американского президента.
- Вещь, - Павка немного помолчал и неожиданно добавил - А от меня жена ушла.
- Да ладно! И к кому?
- К жыду.
- Вот твари!
- Ага. Она апельсины любит. Он тоже. А у меня сам знаешь, какие, на хуй, апельсины…
- Ну а ты чего?
- Ничего… Удавлю гадёныша.
- Правильно. Дура, бля.
- Да ты знаешь… Дурость для женщины не является недостатком. Кому они умные-то нужны?
***
Автобус продолжал своё зигзагообразное движение, пытаясь объехать лужи мочи, но постоянно попадал в вонючую жижу разными частями кузова. То тут, то там попадались огромные щиты с изображением не очень молодого человека с залысиной и надписью «ВОВА ВИДИТ ВСЁ!». Павка Корчагин набрасывал в своём блокноте план захвата Балды, почты и телеграфа. Че Гевара ковырял пальцем в носу, периодически размазывая катыши из козявок о сиденье. «Какие удивительные животные ежи» - думал Че – «Пьют молоко, едят пельмени, топочут по ночам и никакой мочи…»
***
- Приехали, - Павка встал и заторопился к выходу. Че Гевара тоже поднялся и пошёл вслед за Корчагиным.
Друзья оказались на площади, полностью залитой мочой. Весеннее солнце отражалось в лужах, играло бликами на стенах домов и корячило глаза. Посреди площади стояло сильно просевшее правым боком в землю серое здание, облицованное гранитом. У входа вывеска – «Государственная Балда». Из окон первого и второго этажей выливались потоки мочи. Огромная входная дверь была нараспашку и оттуда тоже бурлило. Из окон этажами выше мочились черти.
- Работают, - Павка Корчагин достал сигарету и закурил. – Пашут, блядь. Въёбывают.
- Не горячись, - Че Гевара почесал за ухом, - Делать надо всё с горячим сердцем, но холодной головой.
- Эх, нам бы Ленина!
- Да, Ленин бы нам не помешал, - И Че, схватив Павку за правую ноздрю, стал подниматься ввысь.
***
Они долетели до седьмого этажа и остановились напротив распахнутого окна, в котором виднелся курящий толстомордый чорт. Друзья прыгнули на подоконник, и Корчагин съездил кирзачом в свиное рыло. Чорт, взвизгнув, упал на пол.
- А ну, говори сука, где Ленин?! – прыгнув в коридор, Павка двинул по чертячьим яйцам. Затем схватил шерстистую тушу за хвост и поволок по коридору.
Че Гевара пошёл следом, лупя ногами поскуливающего чорта.
- Тяжёлый, блядь, - Корчагин остановился и утёр пот со лба. – Ленин где, скот лесной?! – на чорта посыпался град ударов. Затем Че Гевара отломал нечистому рога и забил их ему в поросячьи ноздри. Чорт немного подёргался и затих.
- Подох, сука, - Павка снова достал сигарету и прислонился к стене. – Так мы хуй чего узнаем. А без Ленина нам никак.
- Не расстраивайся, Павка, - и Че обнял друга за плечи. – Найдём мы Ленина. И Маяковского найдём.
Вдруг одна из множества дверей распахнулась и оттуда хлынул поток мочи. Друзей понесло по коридору прямо к лестнице.
- Павка, держись! – последнее, что услышал Корчагин, затем удар головой о стену и он потерял сознание.
***
Первое, что увидел Корчагин, когда очнулся – это плакат партии «Ублюжья доля». Затем Че Гевару, курящего у противоположной стены.
- Очнулся, красавчик. А я уж думал, пиздец тебе настал! Курить будешь? – Че Гевара протянул окурок.
- Пива бы…
- Ага. И Ленина. К пиву! – Че Гевара выпустил колечко дыма и заржал. – Ладно, поднимайся, нехуй рассиживаться.
Павка Корчагин поднялся, достал чёрный маркер и нарисовал на стене огромный хуй. С ручками и ножками. Потом, немного подумав, изобразил рядом свастику.
- А ну, дай-ка, - и Че Гевара написал «ЛЕНИН». Потом, отойдя на пару метров, немного подумал и добавил «AC/DC».
***
Друзья шли по коридору и били тех немногих чертей, которые попадались им навстречу. Одним отрывали головы, другим только рога, третьим уши. Двоих связали хвостами и заставили плясать танец маленьких чертей. В какой-то момент поймали пару особо жырных и, оседлав их, продолжили путешествие по Балде уже верхом.
Пропетляв по коридорам часа два, Корчагин заявил, что надо бы на самый верх. Наверняка не просто так с последнего этажа лил самый мощный поток мочи.
- Я думаю, Ленин там, - Павка Корчагин достал маузер и пристрелил своего чорта.
- Я думаю, тоже, - и Че Гевара сделал тоже самое.
- Тогда в окно, - и Павка запрыгнул на шею Че Геваре.
- В окно, так в окно, - Че Гевара поправил застёжку плаща и влетел.
Прекрасен был перелёт друзей на последний этаж Балды. Закатное весеннее солнце окрасило крыши домов в золотистый цвет. Лужи мочи сияли. Че Гевара раскинул руки. Плащ супергероя развивался как знамя. Знамя новой борьбы и новой жизни. Павка Корчагин достал маузер и сверкал пряжкой со звездой. Зловеще, но вместе с тем элегантно смотрелись наши герои в своих прекрасных одеждах на фоне начинавшего темнеть неба.
***
Примостившись на подоконник одного из окон последнего этажа, друзья прильнули к стеклу.
- Блядь! Это же что они тут делают! – лицо Павки побагровело. И было от чего. В огромном зале находились десятки чертей, которые трахали мальчиков-подростков. Некоторые забавлялись сразу с двумя или даже тремя.
- Вот гомосеки! Детей ебут!
- Вперёд, - прокричал Че Гевара и схватив Павку за шиворот, выбил ногами стекло. Страшен в гневе был товарищ Че. И беспощаден. Но чист и безгрешен, ибо был рукой самой Справедливости. Словно огромная хищная птица набросились друзья на упивавшихся похотью и жутким блудом чертей. В одной руке у Корчагина была сабля, которой отрубал он свинорылым рога, в другой верный маузер, из которого он вышибал им мозги. В ужасе заметалось козлоногое племя.
- Банзай!!! – орал Че Гевара, паля из своей тридцатипятистволки.
- Где Ленин, суки?!!! - Павку перекосило от гнева, - Где Ленин, сблёвыши?!!!
Наконец, порешив всех чертей, герои спустились на пол. Среди валявшихся хвостатых трупов спрятались в ужасе замолчавшие дети.
- Не бойтесь, товарищи дети! Сейчас мы вас отсюда выпустим! – Корчагин повернулся к Че. – Вот, что, товарищ, выводи вниз детей, а я займусь поисками Ленина.
- Береги себя, - и Че Гевара обнял друга.
***
Перезарядив маузер, Павка оглянулся. На стене висел огромный портрет Ленина с чуть вытянутыми ушами. Лицо было вписано в пентаграмму. Внизу табличка «Башкир».
«Вот мрази!» - подумал Корчагин. «Ни хуя святого!»
Со скрипом открылась одна из дверей и появился …Ленин! У Павки ёкнуло сердце. «Ленин! Владимир Ильич! Живой! Ленин!!!»
- Владимир Ильич! Владимир Ильич! Какое счастье! Вы живы!
- А с чего же это мне, батенька, помирать-то? Уж не от этой ли разожравшейся вшивоты, что вы тут в фарш превратили? Я же Ленин! Ну, давайте чайку попьём и за дело.
Тут Павка заметил, что в одной руке Владимир Ильич держит чайник.
- Ну что ж чаю, так чаю. Владимир Ильич, вы себе представить не можете! Я так рад, так рад! – и Корчагин достал из кармана тульский пряник.
***
Павка Корчагин и Ленин допивали по третьей чашке чая, когда в окне появился Че Гевара.
- Ёбаный насрать! Ленин! – товарищ Че грациозно спланировал вниз.
- Батюшки! Сам Че Гевара, - Ленин хитро прищурился и протянул руку супергерою. Че Гевара заметил, что на руке у вождя синяя татуировка – «ЛЕНИН».
- Ну, здравствуйте, здравствуйте, Владимир Ильич, - и Че заграбастал в свои объятия вождя мирового пролетариата.
- Что ж, товарищи, нам пора вниз. Революцию делать, - Павка достал из кармана маузер.
- А вы, батенька, уже так сказать начали эту самую революцию, - Ленин убрал остатки пряника себе в карман.
- Как начали?
- Вот так и начали, - Ленин развёл руками, показывая на мёртвых чертей. – Остаётся только продолжить.
Корчагин расплылся в улыбке. Надо же – это они с Че Геварой, оказывается, уже начали это великое дело!
Товарищ Че взял под руки Ленина и Павку Корчагина и медленно стал отрываться от пола…
***
- А что с Балдой делать будем? – спросил Корчагин после того, как вся троица оказалась на земле.
- Как что? Сжэчь нахуй! Я после того как детей вывел, разлил там пять тонн бензина, - и Че Гевара, чирикнув новенькой «Зиппо», кинул её в окно…
Пузо
СМЕРТЬ АПЕЛЬСИНОВА.
Однажды у человека Апельсинова на лбу вырос хуй. За одну ночь. Апельсинов всё утро ощупывал новообразование и смотрел в зеркало.
- Какой же ты мудак, Апельсинов! Только о ебле и думаешь. За каждой юбкой норовишь приударить. Вот у тебя на лбу и вырос. Такая тебе божья кара! - сказала жена и показала ему язык.
- Сука! - крикнул Апельсинов и воткнул вилку в голову жене. «Если помрёт, дура, так и не жалко» - подумал Апельсинов. «Всё равно толстая и тупая». И воткнул вторую вилку.
Жена заметалась по квартире в чём мать родила истошно вопя. Пока она бегала, Апельсинов успел воткнуть ей в голову ещё несколько вилок. Наконец, жене удалось удрать на улицу.
«Вот ведь елда кошачья!» - гневно подумал Апельсинов. «Дразнится! Сука!». И пройдя на кухню начал пить воду из чайника. Затем почесал грудь. И понял, что на ней тоже что-то появилось. Хуи! Маленькие, похожие на опят, нахально торчащие хуёчки. Апельсинов попытался оторвать один из них. Больно. Затем прошёл в ванную и посмотрел в зеркало. На голове тоже были хуи!
«Во как! И на голове тоже! Так, может, так и должен выглядеть Знатный Ёбарь?» И Апельсинов вспомнил историю о Знатном Ёбаре, рассказанную ему в детстве дедом. Что был, мол, такой Знатный Ёбарь, которому все бабы давали. Ни одна устоять не могла. – И что, Крупская тоже ему дала бы? - спросил Апельсинов деда. – Крупская дала бы немедленно, - ответил дед и добавил - И сразу в жопу! «Крупская! В жопу! Которая даже Ленину не давала!» - И не только Крупская, - важно добавил дед, - Но и Александра Коллонтай, Роза Люксембург и Клара Цеткин!
Апельсинов приспустил трусы и посмотрел на то самое место, где у него хуй был всегда от самого рождения и который он предполагал проносить с собой до самой смерти. Там тоже выросло! Целая гроздь! «Мама дорогая… Охуеть! Да мне ж теперь любая баба!» и Апельсинов пошёл одевать галстук и галоши. Надевая пиджак, Апельсинов почувствовал, что что-то не так. Во рту. Он открыл рот и посмотрел в зеркало. Так и есть. Там тоже рос хуй! Апельсинов понял, что задыхается. И задохнулся.
А в это время голая жена Апельсинова с воткнутыми в голову вилками бежала по улице и орала. В какой-то момент её остановил милиционер и предложил пройти. Жена Апельсинова предложила пройти к ней. Милиционер согласился, свистнул в свисток и, взяв жену Апельсинова под руку, отправился к ней.
Войдя в квартиру, они увидели мёртвого Апельсинова в галстуке, галошах и хуях.
- Дураку и хуй не в радость, - сказал милиционер и ущипнул за жопу жену Апельсинова.
Пузо
НОВОГО ДНЯ ГЛОТОК..
Прошла ночь, и я понял, что обосрался. Я обосрался в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июля. В датах не было ничего мистического, просто я запомнил это утро. Утро двадцать шестого июля. День, когда я обосрался. В говне было всё – подушка, одеяло, простынь. Блядь, да вся кровать была в говне. Кал свисал с потолка и твердел на стенах. Я понял, что обосрался по-настоящему. Двадцать шестое июля – на хуй ты мне всралось такое?
Пузо
ЕБУЧКА.
От автора – здесь есть всё. Сядьте поудобней и расстегните штаны…
Миром правит ебля. Только ебля. Тот, кто сказал, что миром правят деньги, может забить свои слова себе в жопу. Потому что он идиот. Я точно знаю - миром правит ебля. И только ебля. Всё делается ради неё. Только ради ебли. Бабки ради ебли, смерть ради ебли, пиздец ради ебли, хуйня ради ебли и прочее ради ебли. Ебля, ебля и только ебля…
Я работаю долбоёбом. Я сижу в офисе, где сорок восемь кабинок, отгороженных друг от друга тонкими перегородками. Головы видны. Я каждый день с восьми до пяти вижу макушки моих дебильных сослуживцев. Они идиоты. Каждый из них с высшим образованием, но при этом они все (ВСЕ!) идиоты. Долбоёбы. Дебилы. Морковные сблёвышы. Ничто. И никто. И Каждый из этих мудаков в возрасте от двадцати пяти до тридцати двух думает только об одном – о ебле. Ебля - это всё. И тогда я создал ебучку. Маленькая коробочка с кнопочкой. Я – физик. Я уебошил пять лет своей жизни на создание этой хрени. Пять лет суходрочки и веры в будущее…
Будущее наступило…
Я иду по коридору сто пятого этажа своей засратой конторы. Она производит говно ради говна. Хуйню ради хуйни. Срань ради срани. С ноги открываю дверь кабинета моего шефа. Шеф – мудак. Меня встречает секретарша. Сука, каких мало. Шефа нет. Нормально.
- - Сергей Николаевич на совещании! - рисованные брови взлетают вверх.
- По хуй! Мне по хуй, у кого он щас сосёт! - мне действительно по хуй.
- ???
Я нажимаю кнопку ебучки и вижу, как эта недоёбанная всеми слонами планеты сука ХОЧЕТ. Она хочет ебли. Она хочет, что бы ей засадили по самую серу её ушей. Я расстёгиваю штаны и кидаюсь на эту проблядь.
- На, сука, вперёд!
Секретерша хватает губами мой вставший и начинает работать. Блять, вот это рот! Так сосать, так сосать! У меня много кто сосал, но это пиздец! Ладно, не будем тратить время на хуйню – кончаю. Сука лежит на полу, на роже моя сперма. Блять, она дрочит! Сама себе! Ей мало! Охуеть! Хотя, хули там, я ведь не выключил ебучку.
- Может вставишь?! – напомаженная проблядь поскуливает и не прекращает гладить пиздень.
- Хуй тебе, скотина, - я выключая ебучку. Ёпвашумать! Как она охуела! Похоть покинула эту срань и теперь до неё допёрло, что тут сейчас было. Блядь, я же по её мнению в этой жизни нахожусь где-то между тараканом и шелухой от семечек.
- Что, бля, не ожидала, пизда нестроевая! – я выхожу из кабинета и застёгиваю штаны.
Шеф. Блядь, как в кино. Шеф. На очкастом еблище недоумение. Учился, наверное, много, вот глазки-то и попортил. Сука, я учился в пятнадцать раз больше, чем ты и с зенками у меня порядок. Ушлёпок. Ладно, сейчас ты у меня трахаться будешь как заводной ебунчик. А ещё у тебя, хорька, вечно воняет изо рта. Дверь кабинета открыта и я вижу, что видит он. Охуевшую секретутку, на роже у которой сперма. Моя сперма.
- Пошёл на хуй, козёл! – я ору и меня начинает переть. Меня просто начинает вставлять! – Пошёл на хуй! На хуй! Говно собачье! Блядь, у тебя изо рта воняет! Хули вылупился!?, - и я включаю ебучку в другом режиме. У этого мудилы происходит что-то с лицом и через несколько секунд он валится на секретаршу. Еби-еби, козлина…
Я иду по коридору и захожу в свой офис. Через минуту это будет мой бывший офис, потому что я валю отсюда на хуй. На хуй из этого говна. Я открываю дверь и смотрю на своих сослуживцев-уебанов. Бабы тоже есть. Почти половина. Тупые недотраханные суки. Ничего, бля, щас вам будет щастье…
Некоторые оторвали головы от мониторов и посмотрели на меня. Не ссыте, ушлёпки, это не шеф. Шеф сегодня сдохнет от инфаркта. Так что спокойно строчите своё говно в свои продроченные ЖЖ, долбитесь в игрушки и пидорастье пилками ногти. Щас, бля, всё это закончится. Поехали. Я нажимаю на кнопку ебучки. Эти подрываются даже быстрее шефа. Хули, молодые пока. Блядь, что началось! Баб у нас меньше, чем мужиков, так что на всех не хватило, и некоторые кексы стали пристраиваться по двое к каждой суке. Двадцать текущих сук и двадцать семь охуевших кобелей. Двадцать восьмой, Дима, не кобель. Он пидор. Манерная срань. Уебал бы козлу. Ебучка Диму тоже включила, он спустил штаны и до конца их не сняв, стал бегать по всему офису, болтая из стороны в сторону своим вставшим хуем, и пытаться пристроиться к кому-нибудь. Его тупую башку мгновенно разбили монитором. Дима сдох.
Я окинул взглядом помещение. Охуительно. Вот Мария, та ещё срань, отсасывает у Гены, мудака каких мало. Слюна стекает по подбородку, в глазах полный пиздец, пальцы теребят клитор. Галя, любительница попиздеть о Достоевском и вечно стучавшая на всех шефу, орёт в полный рост. Галю дерут в два смычка. Ещё пять минут назад ей такое и в страшном сне не приснилось бы. Да, Галя, миром правит ебля. А эти два идиота, которые Галю тарят –Тимур и Марат, вечно корчащие из себя героев-любовников? Блядь, яцами клянусь, они бы такое страхопиздие как Галя, не то что ебать не стали, они бы с ней из одной бутылки не отпили бы. А теперь ебут как кролики. Потому что миром (и этими долбоёбами тоже) правит ебля. Я смотрю дальше. Ебутся все. Дима мёртв. Порядок. Я выхожу из офиса и иду к лифту.
Ждал недолго – секунд двадцать. В лифте двое. Он и она. Заебись. Я включаю ебучку. Эти кидаются друг на друга и кое-как содрав с себя одежду, начинают совокупляться. Первый этаж. Двери открываются и я выхожу, оставив ожидающим лифт любоваться зрелищем. Дойдя до выхода оборачиваюсь и нажимаю на кнопку ебучки. Выхожу на улицу. Солнце.
Надо топать домой. Как же вокруг хорошо! И самое главное, я больше никогда не вернусь в свой ёбаный офис. Больше этого говна в моей жизни не будет. На тротуаре сидит бомж. Да, чувак, тебя тоже надо порадовать. Тут как по заказу тормозит «глазастый» мерин. Открывается дверь и выходит длинноногая, ясен хуй, блондинка. Одно к одному. Не люблю я этих пиздось на дорогих тачках. Недавно из-за одной такой лохуши с купленными правами и стажем три с половиной дня чуть не уебался по полной. Щас всё будет, цыпа! Я снова включаю ебучку. И проблядь накидывается на бомжа, уже успевшего почувствовать что-то такое давно забытое. Давай-давай, чувак, сегодня твой день! Что, забыл уже, как оно? Половые органы простаивают десять лет? Некому было сдать их в аренду? Не расстраивайся, теперь они пригодились! Забей ей по самые гланды! Засади ей,чувак, за все десять лет! Ох, ёпт, ты посмотри, как она обхватила своими пухлыми губами твой давным-давно немытый хуй! Всё, чувак, теперь и на твоей улице праздник.
Вокруг собирается толпа. Да, уёбки, не видели такого? Во как девке-то приспичило! Щас и вас припрёт. Я нажимаю на кнопку. Понеслось…
Идя домой, я давил на кнопку ебучки, прихлёбывал пиво и думал о том, как же я всё пиздато придумал. Как всё по уму и грамотно.
Подъезд. Дверь. Лифт. Вхожу в квартиру. Так, карманная ебучка показала себя как надо. Теперь включим стационарную. Открываю окно и выдвигаю трёхметровую антенну. Нажимаю на кнопку. Антенна начинает медленно поворачиваться.
Надо пожрать. Иду на кухню, делаю два бутерброда, достаю из холодильника пиво. Включаю телевизор. Должны быть новости. На первом канале картинка боком. Похоже, камера на полу. В кадре два кекса пялят дикторшу. Интересно, в Кремле уже тоже порядок?
